Наблюдала бабулек, выползших погреться да посудачить. Говорили в основном, как нонче девки гадко одеваются. Каждая проходящая мимо дама младше тридцати громко обсуждалась в оценивающем ключе. Ах да, я забыла помянуть, что жара стоит 30 градусов, поэтому дело весьма хлебное.

Девушка в светлом топе с небольшими рукавами и в шортах.

— Ты смотри, Галь, мы трусы длиннее носили, чем она шорты!

— Не говори, все шалавы щас, все шалавы…

Девушка в лёгких брюках и более открытом топе.

— Ты смотри, вона идёт, лямок нет почти!

— Да, вот в наше время, когда у нарядов толще лямки были, всё равно брали и кусок ткани пришивали, чтобы всё закрыть! Такая стыдоба была без ткани-то.

— Дык, вся молодёжь нынче — шалавы да шлюхи. Тьфу!

— То ли дело мы…

— Да, то ли дело…

Дальше в том же духе. Три девчушки в летних платьях длины миди без разговоров были записаны в проститутки за юбки чуть выше колена и шпильки, молодая мамаша в летнем сарафане — туда же, а ребёнок был объявлен невесть от кого нагулянным.

И вот смотрю — идёт она. По последней моде юбка в пол, на плечах изящное лёгкое болеро с длинным рукавом, декольте нет, на ногах сандалии на плоской подошве без намёка на каблук, в аккуратно собранных волосах — цветок. Воплощение невинности и романтики. Я аж дышать стала тише, вся обратилась во внимание: «Ну, что вы на это скажете? Неужели не понравится? Неужели не похвалите? Да монашки развратней одеваются».

Сначала бабки притихли, потом одна говорит:

— Тьфу, ведьма!

— Да, я передачу смотрела, там такие детей ели.

— Так то сектанты были.

— Так она сразу видно — сектантка, глаза пустые совсем.

— Наркоманка ещё, наверное…

— Все щас наркоманки.

— И не говори, то ли дело мы…